Но он не давал ей абсолютно ничего. Роберто молчал. И его молчание шокировало, удручало, пугало. Он заставил ее, как черепаху, просто куда-то тащиться, тащиться и тащиться. Куда, зачем, во имя чего? Нет, все было бессмысленно. Только еще больше напрягались нервы, еще сильнее мытарилась душа, еще тяжелее становилось на сердце.
Он заставил ее ждать и просто наблюдал за ней. Тяжелые, плотные веки нависли над его темными глазами, жесткие челюсти превратились в каменные тиски, выражение лица стало безучастным, аморфным.
Только молчание. Немая тишина.
Но наконец Роберто шевельнулся, сделал какое-то движение. И какое! Он так резко поднялся с места, что Кейт едва не свалилась с подлокотника кресла, на котором сидела рядом с ним.
Да, он поднялся и пошел прочь от нее. Он уходил, как в тот вечер, когда они чуть было не расстались навсегда в библиотеке ее дома. И вдруг, как раз в тот момент, когда она готова была окликнуть его и попросить остаться и поговорить с ней, сказать ей хоть слово, хоть полслова, он остановился и повернулся к ней.
И в тот же момент она пожалела, что он передумал и не покинул ее. Потому что в его лице не было света, тепла и нежности. Потому что оно выражало лишь отчужденность, непреодолимую душевную дистанцию между ними, и потому что от него веяло холодом. Причем холодом настолько пронизывающим и безжалостным, что у нее даже на расстоянии начала стынуть кровь в жилах, и от страха по телу побежали колющие мурашки.
– Скажи мне что-нибудь хорошее, – очень спокойным голосом попросил ее Роберто, и Кейт от такой неожиданной перемены в тоне его голоса, в его настроении совсем перестала что-либо понимать. Казалось, он хотел поговорить с ней о погоде или о ценах на рыбу – о чем угодно, но только не о том, что они так долго и тщетно обсуждали, не об их мучительных, странных, непонятных отношениях. – Например, – добавил он, – о нашей жизни на острове… О том, как мы купались и гуляли, и наслаждались обществом друг друга… Помнишь, когда мы устроили пикник на берегу в Порто-Кристо, и ты рассказывала о своих впечатлениях?
– И тогда я сравнила свою жизнь на вашей вилле с жизнью в тюрьме…
– Ты в самом деле так думала? И думаешь теперь?
На этот вопрос мог быть только один ответ. Кейт встала и вплотную подошла к Роберто. Препираться больше не имело смысла. Надо было решать: или-или. Сейчас решалась не только ее судьба, но и ее – их – ребенка. И она врезала ему в лоб:
– Да.
Жить с ним или хотя бы сосуществовать и при этом не чувствовать его любви – это было равносильно тому, чтобы находиться в тюремной камере-одиночке. Любить его – а она действительно любила его – и при этом точно знать, что он хотел ее только в постели, только как самку, только для удовлетворения своих сугубо физических, а вовсе не эмоциональных и духовных потребностей, было равносильно самой дикой форме пыток, какую только мог придумать самый изощренный инквизитор.
Но самое странное во всем этом было то, что она со всей страстью души и тела обожала своего мучителя, боготворила и денно и нощно жаждала его.
Роберто захотелось со всей силы дать себе по голове. По своей тупой, упрямой башке. Только сейчас до него дошло, что он с дотошной пунктуальностью повторяет ошибки ее отца! Да, подарками и подношениями он пытался завоевать ее расположение к себе. Он думал, что, женившись на ней и продержав ее долго в брачной узде, сможет заставить ее подчиниться ему и уже никогда не пытаться выбраться из семейного хомута. Он надеялся, что когда они проживут вместе достаточно долго, она в конце концов сломится, полюбит его и…
И что? И тогда они заживут счастливо до конца своих дней?
Мысль об этом побудила его чуть было не рассмеяться, но едва он взглянул на побледневшую Кейт и увидел в ее глазах неимоверную тоску, как в нем тотчас сработал стоп-сигнал, юмористический настрой стартовал и исчез со скоростью космической ракеты, и за две секунды великолепный Роберто превратился в сгусток льда, который не смогла бы растопить никакая ядерная бомбардировка с той или другой стороны Атлантического океана.
Его обуял неподдельный страх.
Да, он, шел по следам Уолтера и повторял его ошибки. Но, с другой стороны, он извлек из его истории урок, который тот так никогда и не понял. Он мог приостановить все сейчас, пока их отношения не стали гораздо хуже и не зашли в тупик. Он должен был смириться с неизбежным. А неизбежное было в том, что Кейт никогда не любила и не собиралась полюбить его.
Ему надо было с этим смириться и отпустить ее на все четыре стороны. Если он не сделает этого, она возненавидит его точно так же, как возненавидела Уолтера ее мать. А этого он ни за что не смог бы перенести.
Таким образом, у него оставался только один выход – порвать с ней отношения прямо сейчас. Даже если это обойдется ему ценой собственной жизни.
Сделав глубокий вдох, Роберто с трудом заставил себя заговорить:
– Ну хорошо. Тебе не придется больше страдать. Ты свободна, дорогая.
– Что?
Кейт не поверила своим ушам, когда услышала от него эту фразу.
– Что ты сказал? – повторила она свой вопрос. – Я ничего не поняла.
– Все очень просто, – пояснил Роберто. – Ты сказала, что жить на нашей вилле на Майорке со мной и моими родителями – равносильно пребыванию в тюрьме. Что ж, я готов снять с тебя кандалы и выпустить на волю. Я осознал твою правоту. Ты свободна.
К ее ужасу, он подошел к наружной двери, распахнул ее, и в комнату тотчас ворвался теплый вечерний бриз и отдаленный шум моря…
– Ты можешь идти. В любую минуту. Хоть сейчас, – сказал он. – Наш брак был ошибкой с самого начала. Я не могу дать тебе того, чего ты хотела или хочешь, так как просто не понимаю тебя. И должен тебе откровенно признаться, что желания, которые я испытывал к тебе раньше, теперь начали заметно угасать.