– Пожалуйста, ответь мне, – умоляюще прошептала Кейт.
– Ладно. – Роберто решил сдаться, Он уже просто устал. Устал от секретов, от всего, что скрывал от нее. – Ладно. Все равно ты об этом, может быть, когда-нибудь узнала бы. Пусть же это случится не когда-нибудь, а прямо сейчас.
Кейт не имела ни малейшего представления о том, что ей предстояло услышать. Но в одном она была уверена твердо: то, что ей собирался сообщить Роберто, было для нее абсолютной тайной. Когда же он сказал, что у него несколько лет назад состоялся серьезный разговор с ее отцом о ней, Кейт была потрясена.
– Выходит, ты еще в те годы серьезно увлекся мной? – с трудом вымолвила она.
Кейт вспомнила теперь, что он говорил ей об этом, о своем увлечении ею в тот вечер, в библиотеке.
– Я никогда не был равнодушен к тебе, – сказал он ей тогда. – Ты запала мне в душу с того самого дня, когда я впервые оказался в вашем доме. Тебе было тогда всего тринадцать лет, но уже в том возрасте ты выглядела чертовски привлекательной… Я не мог оторвать от тебя глаз в те годы и не могу оторвать их сейчас, – признался ей Роберто.
Сейчас он практически повторил эти слова, добавив весьма существенную подробность, которая наконец разъясняла, отчего он молчал все эти годы.
– И мой отец уговорил тебя подождать, не трогать меня столько лет? – потрясенно переспросила Кейт.
– Да, я дал ему слово, понимая, в каком положении он находился. Я знал, как у него сложилась, а вернее, не сложилась жизнь с твоей матерью. Ведь он старался сделать все возможное, чтобы удержать ее в доме, не позволить сбежать. Истратил на нее целое состояние, покупал ей все, чего только она ни желала. Надеялся, что дорогие, красивые вещи станут уздой, веревкой, которая привяжет ее к семье, к нему. Но она все равно сбежала, и когда развелась с ним…
Вдруг Роберто осознал, что слишком откровенно говорит о ее матери, и ему стало больно и обидно за жену. Взглянув, украдкой на Кейт, он заметил, что ее красивые темно-зеленые глаза подернулись грустной поволокой.
– Прости, что я…
Но она не дала ему закончить фразу и, резко тряхнув головой, сказала:
– Пусть вся эта история с моими родителями тебя не волнует! И, пожалуйста, не думай, что я питаю какие-то иллюзии в отношении моей матери. Она бросила меня, когда я была еще совсем ребенком… и я знаю, что эта женщина очень плохо относилась к моему отцу.
– В суде она потребовала от него половину всего его состояния, – напомнил ей Роберто. – Это стало началом его последующих финансовых трудностей. По существу, ему так и не удалось выпутаться из денежных тисков, в которые его загнал развод с твоей матерью. Потеряв жену, он потерял и свой бизнес. Его дела стали давать заметный сбой, и, в конце концов, никто уже не смог уберечь его от банкротства. Единственное, что я смог предпринять, это выкупить его фирму, причем выкупить по цене гораздо более высокой, чем она того стоила, а потом сразу же списать ее…
– Да, насколько я понимаю, вся эта катавасия обошлась тебе в кругленькую сумму. И ты сделал все это ради меня, не так ли? – спросила она. – Только ради того, чтобы я вышла за тебя замуж. Надеюсь, я стоила этих затрат?
– Не только этих.
Наклонившись вперед, Роберто с громким стуком поставил выпитый бокал на ночной столик и задумчивым и одновременно счастливым голосом произнес:
– Ты стоишь гораздо большего!.. Я, кажется, стремился к тебе всю свою жизнь. Я пробовал отвлечься от тебя с другими женщинами, но из этого ничего не получалось. Ты всегда стояла перед моими глазами, и, по-моему, я даже чувствовал, ощущал тебя в своей крови. Я жаждал тебя денно и нощно, и эта жажда никогда не проходила.
Господи! Он хотел ее, все время хотел. Жаждал ее денно и нощно. И даже чувствовал ее в своей крови. Это были слова, которыми он выражал свое сексуальное желание. Слова похоти, которая – она точно знала это – обуревала его.
Но где были слова, которых она ждала от него в первую очередь? Где были слова любви? Где было это признание в глубоком чувстве привязанности, которое соединило бы их на всю жизнь? Их и их ребенка. Ребенка, которого она сейчас вынашивала и о котором не могла забыть ни на минуту.
Без этих глубоких чувств она оказалась бы в доме Роберто просто в положении рабыни. Рабыни, которую купил жаждущий ее мужчина в счет долгов своего делового партнера – Уолтера Хиллза, ее отца.
– Итак, – сказала Кейт, – когда ты узнал, что я забеременела от Мартина, тебе это оказалось на руку. У тебя появилась великолепная возможность навязать мне брак и таким образом получить то, чего ты так долго и сильно хотел, чего добивался. При этом ты подбросил мне приманку – обещание вытащить из финансовой трясины моего отца, чтобы я не могла тебе отказать.
Темно-зеленые омуты ее глаз вплеснулись в темную бездну его взгляда, и, к своему ужасу, она обнаружила в этой бездне нечто, что заставило болезненно шевельнуться ее душу. Кейт заметила в его глазах блики вины. Тени замешательства, смущения. Смущения из-за того, что он сделал, как поступил с ней. И из-за того, что она распознала, расшифровала его тактику. А она-то надеялась, что он опровергнет ее слова.
– Не удивительно, что ты понял ошибки моего отца, Роберто. И сейчас ты просто-напросто повторяешь их, пытаясь купить меня и мои желания, вкусы, увлечения. – Она бросила на него безжалостный, уничтожающий взгляд. – Скажу тебе прямо, маридо мио, муж мой: со мной эта тактика не пройдет! Человека не купишь, если он не хочет оставаться с тобой. Любовь не признает взяток!
О, Роберто! Дай мне отпор! Пожалуйста, скажи же хоть что-нибудь против моих доводов! – беззвучно молила она. Ей казалось, что она использовала все резервы своего рассудка, весь его потенциал, чтобы побудить Роберто к действию, вызвать его на жесткий, но справедливый поединок, чтобы он переубедил ее, доказал ей, что она не права. Ей хотелось услышать от него аргументы, которые, может быть, будут далеки от ее точки зрения, но абсолютно верны и неотразимы. Возможно, из этих аргументов выяснилось бы, что его чувства к ней уходили корнями в более глубокую почву, а не просто в постель? Она не потребовала бы от него даже произносить слово “любовь”. Она могла и подождать. Только бы он дал ей хоть что-нибудь. Хоть самую малюсенькую надежду, за которую она могла бы уцепиться. И, может быть, даже удержаться.